| |||
|
| автор: Вера Приселкова |
|
Славою и честию венчай я
Из чина Венчания И с отвращением читая жизнь мою, Я трепещу и проклинаю, И горько жалуюсь, и горько слезы лью, Но строк печальных не смываю. А. С. Пушкин («Воспоминания») ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ Среди поговорок, рожденных нашим безбожным веком и отразивших весь его скепсис и цинизм, имеет хождение и такая: «Хорошее дело браком не назовут». Легко и бездумно повторяли эти ёрнические слова мы, дети третьего поколения, рожденного в стране, отказавшейся от Бога. Несчастного поколения — хочется сказать. Но и счастливого, потому что на наших глазах Россия — медленно, трудно, через «не могу» — стала пробуждаться от духовной летаргии. К несчастью, мировоззрение «детей застоя», теперь уже 30-40-летних, сформировалось задолго до начала этого благодатного пробуждения. Почти все мы были циники и скептики, не верившие ни во что, не доверявшие никому. Не самые худшие из нас романтически надеялись на «счастливую звезду» или «будущую блаженную судьбу». Спроси нас, что это значит, едва ли смогли бы ответить внятно. Что думали юноши моего поколения, судить не могу. Если захотят, пусть расскажут сами. Я же дерзну говорить от лица женщин. Конечно же, не всех. Но подобные мне себя узнают. И, боюсь, их будет более чем достаточно. Наверняка, многим моим сверстницам в годы отрочества и юности потаенно мечталось, как гриновской Ассоли: однажды приплывет принц под алыми парусами и увезет в блаженную страну. Но мечтательность и цинизм, увы, растут из одного, греховного, корня и мирно уживаются друг с другом. Так что грезы о прекрасном принце не мешали твердить «прописную истину» — хорошее дело браком не назовут. Да и окружающая действительность слишком даже часто подтверждала справедливость этого утверждения. Вполне привычной была, да и остается, такая уличная сценка: унылый супруг, понуря голову, тащится за своей женой, которая, иногда даже красуясь перед прохожими, осыпает мужа крепкой бранью. Нередко приходится видеть и другое: жена, обремененная сумками, бредет, едва передвигая ноги, а рядом налегке шествует муж и голосом, полным праведного негодования, корит свою благоверную за легкомыслие и нерадивость. Немногим посчастливилось вырасти, не слыша каждодневных скандалов у соседей. Горше того: мало кому посчастливилось вырасти без постоянных ссор между собственными родителями. Развод давно стал обыденностью и даже нормой жизни. Больше половины моих сверстников пережили развод родителей. Для одних он остался незаживающей раной, для других — облегчением, избавлением от бесконечных домашних бурь. Но уверена, почти для всех он стал тем, что в старину называли родовым проклятием. И у тех, чьи родители развелись, как бы развязаны руки. Слишком легко мы понимаем, что всё нам можно. Но, увы, высокую цену платим за то, чтобы понять: не всё нам полезно. Красоту брака удалось видеть воочию лишь немногим счастливцам. Попранный, обезображенный его лик видели все. И дело здесь не в том, что, по слову Толстого, «все счастливые семьи счастливы одинаково». А одинаково, значит — неинтересно, скучно и пресно. Дело в другом: добродетель скромна, а христианская добродетель — в особенности. Порок же и грех нагло заявляют о себе. На этом, как все мы знаем, стоит наш век, на этом же вертится вся современная псевдокультура. Представление большинства моих сверстников о счастливом супружестве далеко не всегда совпадало с идеалом христианского брака. Помню, как удивились мы, уже студенты, когда один из нас сформулировал цель брака как совместное преодоление трудностей. «В семье должно быть интересно, весело, дружно, легко», — так думали мы. Скептики полагали: «Такого не бывает». И лишь немногие мудрецы если не понимали, то чувствовали, что стремление к веселью и легкости, необременительной дружественности не есть подлинная цель брака. Справедливости ради замечу, что молодежь моего круга не полагала непременной целью достижение материального благополучия. «С милым рай и в шалаше, если милый — атташе», — шутили мы. Но именно шутили. Излишняя забота о деньгах в интеллигентских кругах 70-80-х считалась movais ton''ом. Но теперь, по прошествии многих лет, я всерьез сомневаюсь в том, что нам стоит гордиться нашим тогдашним «бессребренничеством». А не было ли оно, просто-напросто, одним из проявлений затянувшегося инфантилизма? Ведь вступая в брак, большинство моих сверстников плотно садились на шею родителям. И это считалось нормой. Родители либо потеснялись в своих двухкомнатных «хоромах», давая приют, да и пищу, молодой семье. Чуть более обеспеченные, понатужившись, покупали великовозрастным чадам кооперативную квартиру, а то и машину, исправно вносили десятину в бюджет «молодых». А молодые принимали это как должное, ни мало не задумываясь о том, что их «предки» содержат еще и своих стариков-родителей. Впрочем, содержание стариков в 70-80-х стало скорее атавизмом, нежели распространенной нормой. К слову, о бессребренничестве и инфантилизме. Одна моя подруга, выйдя замуж и родив ребенка, лет пять мыкалась с семьей по съемным квартирам. Этот период она считала самым черным в своей жизни. Как-то она позвонила мне и, рыдая, попросила немедленно приехать. Я примчалась к ней, не зная, что и думать. Первая мысль: что-то случилось с ребенком. Подруга сидела на кухне и, мрачно куря, смотрела в стену. В ответ на мои ахи и охи она разразилась слезами и заявила, что больше не может видеть чужие стены, спать на чужой кровати и здороваться с чужими соседями. Надо ли говорить, что через год ее родители совместно с родителями мужа собрались с силами и купили «детям» трехкомнатную квартиру улучшенной планировки в новом районе Москвы. Эйфория длилась чуть более года. А потом засвербела мысль: хорошая квартира требует хорошей обстановки. Речь шла о сакраментальной «стенке», о мягкой мебели и пр. и пр. За «стенкой» молодая семья отправилась в, кстати, подвернувшуюся командировку в Америку. На дворе был 90-й год. Уезжая, подруга заверяла всех и каждого: оттрубим два года, купим «стенку» и шмотки и вернемся. Они не вернулись. Теперь она звонит из Америки и, рыдая, жалуется на неизлечимую ностальгию. На мои робкие советы вернуться она, сразу перестав плакать, кричит: «Ты что, с ума сошла?!» Конечно, проблема семьи — это далеко не только проблема быта. Она есть, но она второстепенна, ее следует брать в расчет (даже и православным семьям), но на нее не следует молиться. И никто не собьет меня с мысли, что эта проблема решается во-вторых. Даже те, кто уверяют, что моя собственная семья распалась потому, что у нас с мужем не было отдельного жилья. Наша семья распалась по другим причинам. И одна из них та, что мы с мужем выросли в обществе, которое, в частности, любило шутку «хорошее дело браком не назовут». Да, конечно, были и есть в нашем поколении другие люди, измлада смотревшие на жизнь как- то чище и ответственней, если не сказать — мудрее. Были и такие, которые вопреки безбожной власти открыто исповедовали Христа. Были и есть такие, которым удалось построить не только абстрактно счастливые семьи, но и создать в прямом смысле слова домашнюю церковь. Один Господь знает, какой ценой созидались эти малые церкви. Нам остается чаще всего лишь догадываться о жертвах, принесенных супругами на строительстве их церквей. Мне посчастливилось узнать такие семьи. В их дома входишь с чувством, похожим на благоговение. Описать атмосферу этих семей и домов трудно, почти невозможно. Там «дух мирен» и совместно несутся скорби. Быть с этими людьми и утешительно и радостно. И скорбно — за себя. Но, положа руку на сердце согласимся, таких семей — во всех поколениях — очень и очень мало. И, думаю, в масштабе России — мизерно мало. Видно, долго еще нам расплачиваться за черное дело, совершившееся 17 июля 1918 года в подвале Ипатьевского дома. Расплачиваться, в первую очередь, нашими кособокими брачными союзами, неполными семьями. И что самое страшное — нашими детьми. 1. Я пришла в Церковь через некоторое количество лет после первого, скорее романтического, нежели осознанного, побуждения креститься. В юности была отдана дань и метанию между конфессиями, не говоря уже о простых суевериях — от страха перед тринадцатым числом до благоговейного чтения гороскопов. Божией милостью вся эта дурь удерживала мое внимание не так долго, как могла бы, если учесть, что современный мир насаждает всё это с чрезмерной активностью, даже агрессией. Большинство людей, как известно, приходят в Церковь через скорби. Наиболее, как мне кажется, счастливые — через осознание своей греховности и невозможности далее мириться с нею. Я не принадлежу ни к первым, ни ко вторым. В храм меня привела не скорбь, а скорее — радость. Жизнь моя представлялась мне вполне благополучной, я была довольна абсолютно всем: профессией, своими в ней успехами, свободой от брака и попечений, с ним связанных, своим материальным положением. Но даже самым неразумным Господь дарует интуицию. Так вот интуитивно я поняла: в букете жизненных благ не хватает самого главного— Крещения и воцерковления. Что единственно правильна вера и Церковь Православная, к тому времени сомнений уже не было. Во многом благодаря тому, что на моем пути повстречались умные и образованные православные, которые «благовествовали об Иисусе». Кстати же, недалеко от дома стал восстанавливаться храм, куда я и отправилась, рассудив: «Что препятствует мне креститься?» Настоятель оказался внимательным, приветливым и умеренно строгим. Хождение мое в оглашенных было недолгим и полным радостной решимости. А вскоре настал день, когда было сказано долгожданное: «если веруешь от всего сердца, можно». Я приняла Святое Крещение и так, родившись во второй раз, «продолжала свой путь, радуясь», подобно эфиопскому евнуху (Деян. 8, 34-39). Все, кто крестился и воцерковился в сознательном возрасте, знают эту блаженную пору раннего неофитства, когда милость Божия и благодать преизобилует, покрывая всё. Когда с легкостью отказываешься от обманчивых языческих «радостей», легко жертвуешь многими привычками и привязанностями. Когда твой путь во Христе, кажется, сам ложится тебе под ноги, ведет вперед и выше и представляется не таким уж узким и не слишком тернистым. Когда ты пребываешь в блаженном неведении того, что за эту первоначальную легкость придется платить трудами и скорбями. Что эта благодать не будет длиться вечно и за возвращение хотя бы и части ее многим потребуется весь пот и кровь души. Что падать гораздо легче, чем тебе казалось, а вставать... У иных на это уходит вся жизнь. Что однажды из самой глубины отчаяния возопишь: «Доколе буду падать, Господи?» И услышишь: «До самой смерти». Но тогда, в первую пору церковной жизни, невозможно было не возблагодарить Бога за ту щедрость, с какой Он одарил не только меня, но и всех, оказавшихся там и тогда. Господь дал нам сразу очень много: внимательного и любящего духовного отца, общее дело восстановления храма, а главное — наше братство во Христе, молодую и энергичную общину. Ее костяк составили люди с опытом церковной жизни, а среди них нашлись и те, чьи профессии прямо были связаны с церковью. Опытные помогали начинающим, уча их петь, читать, шить облачения, реставрировать иконы, строить храм и совместно преодолевать трудности, как это было и во многих других храмах. Всё это я рассказываю для того, чтобы показать, как много и сразу дано нам было с первых шагов церковной жизни. Что до меня, то мне так же скоро и почти сразу был дан жених. Надо сказать, что я была, как говорится, девушка в возрасте, о котором словами лесковского персонажа можно было сказать: «Эт-то стара!» Но по нынешним временам, двадцать восемь — не те годы, в которые опасаешься остаться старой девой. Не опасалась, как мне тогда мнилось, и я. Священник же сразу положил, что мне надобно сыскать мужа и, разумеется, православного. Искать его не пришлось: будущий муж находился в нашей общине. Недолгое наше с ним приятельство вскоре переросло в обоюдную сердечную склонность. А по прошествии недолгого времени батюшка сообщил мне, что именно этот человек просит моей руки. Столь стремительный поворот событий, надо сказать, ничуть не смутил меня и даже обрадовал. В том, что жених мне послан Богом, я не сомневалась. «Ничего плохого или неправильного в Церкви случиться не может», — это весьма распространенное неофитское заблуждение разделяла и я. Простая мысль о том, что Церковь составляют в том числе люди со всей их греховной слабостью, не приходила в голову. Как и то, что нужно научиться различать волю Божию и своеволие. И хотя священник говорил мне, как бы шутя, что своя воля — когда чего-то очень сильно хочется, а Божия — когда не хочется совсем, я смеялась, считая эти слова удачной шуткой, но не задумываясь над правдой, которая в ней содержалась. К слову, о проявлении Божией воли в отношении брака могу вспомнить лишь один случай, который, как кажется, может служить примером очевидного Господнего изволения. Всё было очень просто: эту молодую пару «случай» сталкивал очень часто. Они встречались тогда и там, где, вроде бы, не должны были встретиться, и таким образом проводили вместе гораздо больше времени, чем решились бы, будучи очень скромными и целомудренными православными христианами. Мне думается, что к этому случаю как раз и подходят слова прп. Варсонофия Великого: «Из хода дел разумевайте волю Господню». Впоследствии эти двое поженились, он стал хорошим священником, она, соответственно, матушкой. Что же касается меня и моего жениха, мы сразу получили благословение на испытательный срок. Условие, поставленное нашим духовным отцом, подождать хотя бы полгода, я приняла как само собой разумеющееся. Оно представлялось не только легко выполнимым, но и естественным. Второе условие звучало так: «А если понадобится — год». За этим следовало настоятельное пожелание внимательно присмотреться к жениху. Были еще слова о его сложном характере, о том, что между нами есть существенные различия в воспитании и взглядах. Надо всем этим, полагал батюшка, стоило серьезно подумать. Я слушала всё это, что называется, вполуха. Что значили все эти различия в свете того главного, что, как нам казалось, объединяло нас! Главным была, конечно же, православная вера, общий храм, Церковь, в которой «ничего плохого случиться не может». К тому же жених мой имел гораздо больший, нежели мой, «стаж» церковной жизни, слыл «изрядным богословом», что вроде бы свидетельствовало о его серьезности, а следовательно, о продуманности им предстоящего шага. Период нашего жениховства протекал довольно бурно, а точнее сказать — страстно. Мы ссорились, мирились, «выясняли отношения»: всё это, как я теперь с горечью вспоминаю, происходило на глазах общины. Помню, батюшка даже попенял мне на неправильность нашего поведения. «В идеале, — говорил он, — вы должны держаться так, чтобы никому не бросалось в глаза, что вы — жених и невеста». Нецеломудренно. Теперь, по прошествии лет, глубже открывается значение этого слова, и оно жжет меня стыдом и раскаянием. Уже после венчания, в ответ на расспросы подруги, далекой от Церкви и в |
| РАЗГОВОР СО СВЯЩЕННИКОМ |
|
- Что такое смирение?
Смирение - это смирение. По этому поводу много книг написано. - А если к Вам подходит человек и спрашивает: «Что это значит — смиряйся?» Это очень абстрактный вопрос. У священника обычно спрашивают совета по конкретному поводу: «У меня дома тяжелая ситуация, я взрываюсь». Говоришь: «Смиряйся». И человек понимает, что это такое: нужно прощать, быть снисходительным. «Смиряйся» — священник не говорит «вообще», а всегда — по конкретной ситуации. В самой этимологии этого слова прекрасно виден ответ: быть в мире — с собой, со всеми, с Богом. — Не может ли стать смирение попущением слабости другого человека, слабости, с которой, напротив, нужно бороться? — Смиряться надо всегда, даже когда борешься. Смирение — это огромная сила. Смиренный человек может так промолчать, что все вокруг его послушаются. Все святые были очень смиренные, но иногда очень строго, решительно, ярко проявляли себя по отношению ко грехам. При этом оставаясь смиренными, то есть покорными воле Божией, понимающими ее, действующими вместе с ней. Можно и так определить смирение: готовность последовать воле Божией. Один старый священник так изобразил, что есть смирение. Он встал по стойке «смирно», как воин с ружьем на изготовке, и сказал: «Господи! Что еще не сделано?» Вот так христианин должен проявлять смирение — с воинской готовностью исполнять волю Божию. - В каких случаях жене допустимо проявить непослушание мужу? - В тех случаях, когда муж превышает свои полномочия. Например, требует от жены неисполнения заповедей. Как апостолы говорили первосвященникам: «Кого нам слушаться, Бога или человека?» И священника, который требует нарушения воли Божией, человек может не послушаться. Если же ситуации просто житейские, то пусть муж стократ неправ, лучше жене его послушаться. Сама ситуация очень быстро покажет его неправоту. Разумный муж скажет: «Прости, я был неправ». Вообще если человеку всё время противодействовать, то он может начать упорствовать. А стоит оставить его лицом к лицу с самой ситуацией, то он, вляпавшись несколько раз, сделает какие-то выводы. Если муж слишком несмирен, то он скроет от жены, что в конце концов поступил по ее совету. А смиренная жена не скажет: «Я же говори-ила! ..» Будет тихо радоваться мужнину вразумлению. На самом деле, Господь учит нас через жизненные ситуации. Не то, что один другому скажет: «Вот так — правильно!» Это Бог нам говорит. А Бог гораздо смиренней человека. Он в большинстве случаев говорит: «Попробуй и посмотришь, что из этого получится. Вот есть заповедь, есть совет жены... А ты попробуй». 4. Когда о нестроениях в супружеской жизни рассказывает только одна сторона, есть опасность, что картина выйдет неполная и даже искаженная. У жены, оставленной мужем, оставленной, к тому же, с маленьким ребенком на руках, всегда есть некоторые преимущества выглядеть жертвой в глазах окружающих. Признаюсь, мне хотелось выглядеть жертвой, и скорее не для того, чтобы меня жалели, а больше для оправдания. Что же добавить к этому, кроме слов апостола: «Посему не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога» (1Кор. 4, 5). К этому могу добавить лишь одно: процесс развода — от первых и явных признаков распада нашей семьи до получения мною «разводного письма» — длился около двух лет. При этом я, как было сказано выше, оставалась защищенной благодатью материнства и находилась, как верю, под особым покровительством Божией Матери и того святого, именем которого нарекла сына и к которому постоянно и с любовью обращалась в молитвах. Потому, вероятно, я оказалась менее легкой добычей для врага. Ему же оставалось одно: с удвоенной силой напасть на моего мужа. Уже по тому, как супруг психопатически метался между желанием воссоединиться со мной и еще более сильным искушением разрушить жалкие остатки нашего единства, чувствовалось упорство и целенаправленность вражьих усилий. Будь тогда во мне хоть на йоту больше Веры и Любви, я, вероятно, смогла бы покрыть и простить если не всё, то многое. Но любви хватало только на ребенка, на мужа с его метаниями не осталось душевных сил. Всё меньше я склонна была верить извинениям и заверениям мужа, особенно потому, что за покаянными слезами у него не замедляло являться такое яростное озлобление, что, бывало, он не подходил ко мне даже и в церкви, всем своим видом давая понять, что между нами нет ничего общего. И когда наступил срок, в родильный дом меня отвезли друзья. Они же приехали забрать меня с ребенком после выписки. Ощущение женского одиночества возникло тогда, мало-помалу утратило свою пронзительность, оно становилось привычным. И чем дальше, тем больше я утверждалась в мысли, что без мужа мне не просто можно, но даже и легче жить. Привычка к эмансипации, ослабевшая в браке, с новой силой завладевала моим существом. Но и совесть не давала покоя, твердя свое: «Это неправильно, неправославно... подумай о ребенке... подумай о том, наконец, что ты ответишь на Страшном суде». Не знаю, как тогда боролся с собою муж (но верю, что боролся как мог). Я же, поняв, что брак рушится безвозвратно, впервые, в меру своих слабых сил, положилась на волю Божью. Просто молилась, чтобы Господь всё устроил Сам, а мне бы осталось из хода дел разумевать Его волю. Тогда я увидела ответ в решительной просьбе мужа о разводе — ради брака с другой женщиной. До сих пор не знаю, была ли то очередная уловка врага или действие Промысла. В тот момент свое согласие дала без колебаний, а долю матери, одиноко растящей ребенка, приняла не как крест, скорее - как избавление от мучительной двойственности двухлетнего «соломенного вдовства». Теперь передо мною стояла одна задача: растить сына так, чтобы он как можно дольше не почувствовал той неполноты, на которую обрекли его маловерные и тяжкоболящие родители. Поначалу проблемы были просты и будничны и решались «по мере поступления». Нужно было терпеть бессонные ночи, ходя по комнате с ребенком на руках. Что ж, и не спала, и ходила. Благо, мальчик был спокойный, и такие ночи выпадали мне куда реже, чем другим матерям. Нужно было стирать пеленки, убираться, готовить. И здесь ничего особенного не было: кто из женщин не стирает, не готовит, не убирает квартиру? Редкие мужья берут на свои плечи эти, по сути, женские обязанности. Нужно было каждое воскресенье везти коляску через снег или грязь к храму, чтобы ребенок, не приведи Бог, не лишился Причастия. Ну и везла, зато руки становились сильнее и дух тверже и упорнее в благочестии. Если лифт не работал, сама втаскивала коляску на девятый этаж. Да кто же из матерей не таскал — днем все, даже самые попечительные папы на работе, а гулять детишкам надо не только вечером. Каждый свободный час, коли хватало сил, занималась своей работой, благо, ее можно было делать на дому. Да кто же и не работал: на мужа надейся — сама не плошай! Знаю матерей, которые из отпуска по уходу за новорожденным возвращались с написанной диссертацией. До таких «титанов науки» мне было далеко, хорошо хоть профессиональный уровень поддерживала худо- бедно. С материальной стороны всё складывалось приемлемо. Муж исправно платил алименты, я получала зарплату и даже успевала подрабатывать сверхурочно. До кризиса 98-го года было еще далеко, так что денег хватало на нормальную жизнь без излишеств, но и без ощутимой недостачи. Детской одеждой меня щедро снабжали друзья по приходу. Едва возникала хоть какая-нибудь нужда, будто чудом являлась необходимая одежка и обувка, как в подтверждение слов: «Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом» (Мф. 6, 32). Ребенок подрастал как-то почти незаметно. Бежали дни, месяцы. На смену простеньким радостям по поводу первой улыбки и первого «агу» приходили другие, более полные радости. От того, как мальчик спокойно и терпеливо ведет себя в храме, как радостно приступает к Причастию. Как, еще нетвердо стоя на ногах, «кадит» пустышкой, подражая батюшке, и уморительно смешно, но и абсолютно точно, бормочет, воспроизводя интонации диакона. Как любит он церковные песнопения, предпочитая их всей прочей музыке. Как, прося еды, говорит «аминь», потому что знает, что перед трапезой обязательно бывает молитва. Поистине младенческая душа, «подобно воску, легко запечатлевает в себе образ» (свт. Василий Великий, 8, 112). Как было не возгордиться матери, наблюдавшей столь благочестивые результаты своего воспитания! Однако же и здесь не оставлял Господь, смиряя готовую превознестись душу. Не забуду, как мой двухлетний сын закатил в церкви оглушительный скандал, наотрез отказавшись подойти к Чаше. На мою растерянность и неуместный гнев одна многодетная матушка сочувственно улыбнулась и сказала: «Ничего, бывает... ». Эта улыбка и простые слова подействовали лучше любого многословного увещевания. Да, бывает всяко. И чем старше становится мой сын (а ему сейчас 5 лет), тем отчетливее виден недостаток мужского воспитания. Он растет слишком изнеженным, слабым душой и телом. Да, он мягок, покладист, немного непоседлив, но отзывчив на ласку. Чуть большая мера строгости вызывает у него слезы. Он легко обижается и как- то по-женски лелеет свои обиды. Сходчивый и общительный, он тем не менее пасует перед более дерзкими и драчливыми сверстниками. Мужское общество для него желанно и привлекательно, но резкие интонации и обертоны мужского голоса настораживают, а то и попросту пугают моего сына, привыкшего к тихому женскому воркованию. Сын с готовностью помогает мне стирать, убирать со стола, вытирать пыль, стелить постель. Но когда его друзья на детской площадке увлеченно строят что-нибудь, стуча импровизированными молотками или орудуя лопаткой, как мастерком, он смотрит на них, не понимая сути игры. Тогда особенно остро чувствуется: другие мальчики подражают мужскому деланию своих отцов, мой же сын имеет представление только о женских попечениях. Когда ребятишки затевают игру в семью, ему неизменно достается роль сына. Папой всегда избирают мальчика, у которого есть не только отец, но также братья и сестры. Неполнота семьи, как и всякая неполнота, дает себя знать. И уже наступило время, которого я давно и с трепетом ожидала. Время вопросов: «Почему папа приезжает только по выходным? Почему он не живет с нами?» Пока ребенок не может вместить всей горькой и сложной правды, приходится отговариваться «папиной работой» или неопределенным «мы так живем, так надо». Но скоро, скоро придется принести на сыновний суд историю о том, как папа и мама решили жить врозь. РАЗГОВОР СО СВЯЩЕННИКОМ - Что, по Вашим наблюдениям, чаще всего приводит к распаду семьи? - Внешние причины самые разные. Например, предательство одного из супругов. Но часто бывает и так, что предавшего все-таки прощают. Я имею в виду церковные семьи, где, надо заметить, ситуации супружеской измены — явление достаточно редкое. Но бывает, что потерпевшая сторона ни в какую не хочет прощать или предавшая сторона решительно выбирает свою новую семью. Если же человек кается, возвращается, его чаще всего прощают. У меня на памяти даже не один, а три удивительных случая, когда предавшие возвращались в семью, потому что чувствовали, как сильно за них молились. Другие причины разрушения семей: очень тяжелый характер одного из супругов, очень большая немощь одного в отношении помощи другому. В таких случаях «потерпевшая сторона» уходит, как правило, не в другую семью. Просто не может больше жить с человеком, который вроде бы и в семье живет, а в то же время как бы и не в семье. «Ничего от него не дождешься, никакой помощи», — так это обычно формулируется. Часто такое случается в семьях, где пьют мужья. Бывало, что это настолько переходило все пределы, что портило детей, делало жизнь невыносимой, что приходилось благословить развод. Дважды я вынужден был таким образом выбирать меньшее из зол, и в обоих случаях всё кончалось хорошо: семьи вздохнули с облегчением. Хотя одна из семей — многодетная, а развод все- таки принес облегчение. Бывают случаи, кстати, не такие редкие, когда женщины провоцируют своих мужей на предательство: своим непониманием, своеволием, ленью... Да, ленивые женщины встречаются, хотя реже, чем мужчины. — В каких случаях Церковь разрешает развод? — В случае супружеской измены потерпевшая сторона имеет право требовать развода, право, данное Самим Христом. Некоторые из монашествующих даже трактуют, что обязана требовать: фактом прелюбодеяния брак разрушен. Хотя всё не так просто, особенно в наше время, когда мир очень активно вкладывает в сознание человека блудные помыслы. Но сила прощения, сила благодати Божией все-таки больше измены. Бывает, что изменивший человек мучается, мечется между семьями, и совесть его обличает. Тогда приходится опять-таки давать испытательный срок, чтобы проявилась воля Божия. У нас ведь нет духовного зрения, мы не видим, уврачуем ли раскол, происшедший в семье. Буквально недавно был в моей пастырской практике такой случай, когда человек послушал голоса совести, и супруга его простила. Еще развод разрешается в случае психической болезни, которая проявилась до брака, но была скрыта от невесты или жениха. На Руси существовала такая практика: за три недели до брака священник объявлял всему приходу о намечающемся венчании. Это делалось не только для того, чтобы люди порадовались за будущую чету и пришли на свадьбу, а и для того, чтобы если кто-нибудь знает какие-то канонические препятствия, могли заранее предупредить священника или одного из будущих супругов. Неспособность одного из супругов к деторождению, о котором было известно, но оставалось утаенным до брака, также является благословной причиной для церковного развода. Так же и пропажа без вести — в мирное время по прошествии года, в военное — шести лет позволяет оставшемуся требовать развода. - Что Вы можете посоветовать матери, одиноко растящей ребенка? - Позвольте подойти к ответу на этот вопрос с другой стороны. В большинстве случаев, когда священник сталкивается с подобной неполной семьей, обнаруживается, почти повсеместно, такая особенность. Одинокая женщина тем или иным образом ищет мужского начала: в поддержке словом, в помощи по дому. И в душевном смысле она ищет восполнения этой нехватки. Очень часто одинокие или разведенные женщины находят эту поддержку в священнике. Часто звонят батюшке по телефону, обращаются за благословением по всякому поводу, иногда весьма незначительному. В этом чувствуется не только искреннее желание быть церковной, но еще и стремление ощутить себя за надежной, мужественной «стеной». Не то, чтобы это совсем неправильно, это возможно, но должно иметь разумные границы. Кстати, такое бывает не только в случаях неполной семьи, но и в семьях, где муж слишком неактивный, ленивый и, как правило, нецерковный. Эти женщины, к сожалению, не понимают, что своим слишком частым обращением к священнику только искушают своих нецерковных мужей и вызывают еще большие раздоры в своих семьях. Что же касается одиноких женщин, то они компенсируют непол |
| Все о семье |
| Мне было, что терять, или человек себя разрушает, преступая заповеди |
| Не забудь оставить свой отзыв в Гостевой книге |
| Главная страница сайта |
| Напишите мне |
Хостинг от uCoz